Рыбное блюдо: уха из рыбьих голов
Лучшая уха, как известно всем на Камчатке - из голов. В голове самый навар. У лосося там много хряща, который, развариваясь, дает густой бульон. В голове есть так называемые “щечки” - два симметричных мускула по бокам, которые двигают жаберными крышками. О-о-очень вкусные. В голове есть глаза - если вытащить глаз чавычи ложкой и снять верхнюю часть со склерой и хрусталиком, останется такая жирная масса с несколькими глазными мускулами.
Это будет конспект-рецепт женского счастья. 23+
Предупреждение: гендерно не толерантный текст! Ибо он воспевает женщину.
Мужики в заповедник шли, скажем так, не от хорошей жизни в стране победившего социализма. По крайней мере, не все. Кому-то некуда было больше деваться, кто-то по натуре был маргинал или интроверт, кто-то реализовывал внутреннюю эмиграцию, а кто-то свои романтические мечты о жизни в единении с природой - от них же первый есмь аз. Да и, собственно, кроме красивой природы, восходов, закатов и всего вот этого, заповедная жизнь ничего хорошего предложить человеку не могла - ни денег, ни карьерного роста, ни творческой реализации (хотя с последним можно поспорить - заповедный люд и стихи писал, и песни, и прекрасные фотографы взросли именно на заповедной фактуре, а уж какое литературное творчество цвело в дневниках лесников, вести которые вменялось им в служебные обязанности… Про это отдельная история…). Ну, еще, конечно… само собой, как же, забыл - сознание того, что делаешь хорошее, нужное, общественно полезное дело - это да… Это прям очень сильно мотивировало, особенно в 90-е годы - ходишь ты почти что без портков, в дырявых болотниках и рваной штормовке, зато с гордо поднятой головой - я на Камчатке природу охраняю, мать вашу! Во!
Но таких идеалистов было меньшинство, и они относительно быстро сбегали. Ну, лет-то через 10 уж точно. Романтика и идеалы быстро улетучивались в борьбе со всепоглощающим бытом. Вот этого было завались! Любитель романтики очень скоро превращался в циника. Ну, если твою беременную жену или тебя самого с больным зубом не могут две, три недели вывезти вертолетом в город ко врачу, куда они идут, эта романтика и эти идеалы? Правильно, вот туда…
Как жили? Народ жил в избушках. Да, это так и называлось - переходная избушка. Каркас из бруса обшивался досками и сверху рубероидом. Внутрь печка из полубочки от ГСМ (сварные появились много позже). Нары из досок, пара казенных спальников или матрасов. Маленькое окошко. В принципе, это все. Никакого вам утеплителя, про базальтовую вату и всякие там Изоверы тогда и не слышали. Пока топишь печку - тепло, перестал - через час в избушке как на улице. Но и то было прекрасно! Все ж не в палатке или вообще под кустом. Переходным избушкам можно посвятить целую оду - сколько народу они спасли в прямом смысле слова. БОльшая часть избушек ставилась на красивом месте, у реки, с хорошим обзором. Составить бы как-нибудь их каталог с фотографиями.
Кордон для постоянного проживания отличался немного более просторным домом и более капитальной кирпичной печкой, потому что в железную, при отсутствии утепления стен, уходили кубометры дров. Учитывая, что отрицательные температуры наступали в начале октября, а снег сходил в конце мая (это на побережье, а на горных кордонах, так и в июне), ну, вот и весь отопительный сезон - 8-9 месяцев в году.
Дрова, еда, тоска. Вот, собственно, и вся жизнь на кордоне. Не, ну за исключением вида из окна, понятное дело. Тут любая избушка давала сто очков вперед самому дорогому нынешнему пентхаусу. И вот зачем это женщине? Не пентхаус (это как раз понятно), а твоя избушка? Видом из окна она все равно не могла насладиться, потому что в основном примус в темных сенях разжигала. Но были, были такие отдельные жены декабристов. Которых примус испугать не мог. Причем в заповеднике они были всегда. Более того, открытию своей самой главной достопримечательности заповедник обязан именно женщине!
Про эту мужественную женщину-геолога и про драматические события открытия Долины гейзеров в апреле 1941 года написано немало. Личных встреч у нас с ней не было, если не считать того, что когда ей было уже 80 лет и она в 1999 г приехала из Канады в Долину гейзеров, я видел ее мельком, окруженную торжественно встречающими на вертолетной площадке. Поэтому повторять эту историю не буду. Татьяна Ивановна Устинова умерла в 2009 г и похоронена там, в Долине, на месте, где когда-то 70 лет назад стоял ее первый полевой лагерь.
Долина гейзеров настолько известна, что иногда заслоняет даже известность заповедника. Не раз приходилось читать такое: “Есть в Долине гейзеров Кроноцкий заповедник…”
В истории ее открытия поразительна не только личность первооткрывателя - хрупкой, но твердой и мужественной женщины - геолога заповедника - но и дата - апрель 1941 года. Дело даже не в том, что 41-й год у нас устойчиво ассоциируется с началом войны и всем, что сразу на людей тогда навалилось, а в том, что до середины 20 века еще были места, где не ступала нога человека - не в джунглях Южной Америки, не на острове Борнео, а вот тут у нас, можно сказать, под боком. Да не просто места, а целый каньон с гейзерами, грязевыми вулканчиками, каскадом водопадов, массивами гейзеритовых панцирей, кипящими котлами. Нам повезло - довелось побывать в Долине много раз - и весной, когда на первую траву туда приходят медведи, и летом, и осенью - когда от буйства природной палитры просто сносит голову. Так хотелось съездить туда еще и зимой с Андрюхой Шильниковым, но как-то не пришлось.
Так вот, о женщинах. Да, вы - мужики, вам хорошо, сбежали от трудностей социализации в тайгу и горы, сидите себе у окошка, на океан любуетесь, карабин чистите… А баба? Баба тебе в холодной воде носки постирай, бельишко твое на морозе развесь, примус, который ты, гад ленивый, месяц не чистил, разожги, бензин из 25-литровой канистры налей, дрова с холоду принеси, печку растопи, хлеб там испеки. Что говоришь? Мяса давай? Тушенка вон замерзшая в чулане, если росомаха еще не съела, открывай, ставь на печку.
А как ей мыться, ты подумал? А что ей в ватных штанах на охотничьих лыжах ходить не удобно, натирает, ты знал? А юбку она вообще одеть не может. Не потому что ее нет (хотя с заповедными зарплатами и это тоже...), а потому что либо холодно, либо комары. Не к вертолету же юбку одевать и марафет/маникюр наводить? А если тебе вдруг приспичило поработать и ты на неделю ушел в маршрут, то все это - дрова, еда, тоска - на нее одну наваливается. А ночью ей страшно, потому что тебя нет и карабин свой любимый ты унес с собой. А что-то царапается в дверь. Может и ветка, а может и нет. Вот у одного лесника два соболя в кладовке, например, жили. Соболя - это не страшно, а росомаха, которая в январе шибко голодная, и чует соленую рыбу в бочке у тебя в сарае, зверь-то вредный, настырный и крупный…
А поговорить? Ей же надо поговорить. Поговорить-то ей не с кем! Не с тобой же! Телефона нет, радиосвязь дважды в день, но там помехи такие, что не разговоришься. Новостей нет, модных журналов нет, телевизора нет, интернета нет (а это вообще что такое?)... И вот что ей, спрашивается, делать? Только тебя пилить - принеси и принеси дрова... Да дай же ты на закат полюбоваться, постылая!
Тоска для бабы - дело смертное. Затоскует декабрьским длинным вечером, особенно если пурга. У-у-у-у, бабья тоска злая, злее нашей. У нас-то, мужиков, что? Для тоски всего две причины: не то любовь безответная - тоскуешь по ей, сохнешь, не то жизнь не удалась. Ну, в смысле, глобально не удалась. Потому ты, собственно, тут вот на кордоне заповедном на закат и любуешься. Вот и все причины для мужской тоски. У них же не так. Пироги пригорели в печке - вот тебе и депрессия. Петля на кофточке спустила - вот тебе и тоска. Тогда ей перво-наперво дело нужно, ну, там, примус чистить, или скажем, шкуру выделывать. Вот у эвенов с этим проблем нет, всю дорогу их бабы - чумработница по ихнему, так в трудовой книжке и записано - шкуры выделывают. А как выделает, так сразу шьет что-нибудь, торбаса там или кухлянку, а как сошьет, так оленя обдирать зовут. Ох, и ловко они оленей обдирают, голыми руками на морозе, раз-раз ножичком, минут за 10 вдвоём всего распластывают. И никакой тоски, все при деле.
Летом-то проще, тут у ей занятие есть. Особенно, если погода хорошая. Нет, не пляж, не крем от загара. Хотя, и крем может пригодиться, если с утра до вечера. Огород имею в виду. С утра до вечера у нас там, правда, не получается - комары жрут и мошкА. МошкА хуже - она прям кусочки кожи выгрызает, кровь течет, губа распухнет, смотреть неприятно. Не всякая баба такое выдержит. Имею в виду не мошку, тут они привыкают, а что смотреть на нее тебе стало неприятно.
Дрова, еда, тоска… Еще электричество. В принципе, его нет, поэтому переживать на этот счет особо не стОит. Зато есть керосинка. Это уже технологии, это вам не лучина, поэтому керосин сливаем в 50-ти литровую флягу прямо из топливного бака прилетевшего вертолета. Это если вертолетчики знакомые, или у тебя рыба на обмен есть. Керосин авиационный, чистый, фитиль у лампы горит ярко. Хорошо, светло в избушке заповедной на пороге века 21-го!
Дрова, еда, тоска, электричество… А, еще вода. Если зимой, то особых проблем нет, даже если ты на неделю ушел - баба из снега ее натопит. Долго, правда, но у нее же времени вагон, телевизора-то нет. Хуже, когда ты дома. Ты в курсе, что ей минимум шесть ведер воды в сутки надо? Как лошади. Да не пить, а готовить. Посуду за тобой помыть, все такое. Посудомоечная машина? Не, не знаем… Еще не изобрели. А вода в реке. Или в озере. Потому что в океане она соленая. В ней мыло не мылится. А река-озеро, они замерзли, значит, прорубь надо делать. В смысле, тебе надо делать. Причем каждый день, потому что ночью она все равно замерзает. И уже оттуда воду таскать. Шесть ведер, это если ей твои грязные портянки после маршрута стирать не приспичило. Ну, а если приспичило, то и 10 ведер не хватит. И так каждый день. Ну, что, берешь бабу на кордон в заповедник?
Совсем другое дело, конторские. Конторские тетки, имеется в виду. Их было много - бухгалтерия, отдел снабжения, секретарши, библиотека, завскладом… На территорию заповедника они выезжали на так называемую инвентаризацию. Под инвентаризацией понимался глобальный сбор ягод и грибов. Ну, и рыбки немного. Ну, и от икорки не отказывались. С рыбкой надо было поаккуратнее, потому как Камчатрыбвод, несмотря на прекрасные отношения с заповедником (вроде одно дело делали, природу охраняли), спал и видел, как бы кого прищучить.
Теток вывозили либо в Жупаново, либо в Кроноки, к Николаю Аркадьичу Лимонову. Просто потому, что это были бывшие поселки с еще какими-то остатками инфраструктуры, неказистым, но жильем, и минимальными, но удобствами. Конторские к житью с керосиновыми лампами, были конечно, слабо приспособлены.
Поскольку у Аркадьича всегда все было в полном порядке с инвентаризацией, то теток быстро грузили на трактор и везли на Аэродром. Так назывался кордон, расположенный в излучине реки Кроноцкой километрах в 10 от ее устья на краю ровной и плоской как стол тундры. Здесь действительно когда-то во времена активных поисков нефти на реке Богачевке, был действующий аэродром.
Тогда на Аэродроме жила семья лесников - отставной военный моряк татарин Мунир Давлетбаев с женой и сынишкой, Ильчиком. Конторские тетки собирали на Аэродроме подосиновики и бруснику. Всего этого добра на кроноцких тундрах было навалом.
Конечно, конторских теток “подмазывали” - как ни крути, от них зависело многое - выплата зарплаты вовремя, правильный расчет северных надбавок, закупка качественных и недорогих продуктов, овощной осенний завоз - вовремя, а не когда картошка насквозь промерзнет, ожидая отправки на вертолетной площадке. Поэтому Аркадьич обслуживал их по первому разряду - селил в домики, кормил ухой из чавычи. Именно поэтому их и везли на Аэродром - Кроноцкая - одна из немногих рек заповедника, в которые шла чавыча.
А лучшая уха, как известно всем на Камчатке - из голов. В голове самый навар. У лосося там много хряща, который, развариваясь, дает густой бульон. В голове есть так называемые “щечки” - два симметричных мускула по бокам, которые двигают жаберными крышками. О-о-очень вкусные. В голове есть глаза - если вытащить глаз чавычи ложкой и снять верхнюю часть со склерой и хрусталиком, останется такая жирная масса с несколькими глазными мускулами. О-о-очень вкусная. Глаз надо обсасывать - дети любят. Дети эвенов, имеется в виду. Ну, и наши тоже привыкали. А куда денешься.
Вот с глазами и вышла незадача. Аркадьич же хотел как лучше, поэтому выбрал головы покрупнее. А среди конторских теток оказалось новенькая. Да не просто новенькая, а вообще не камчадалка - недавно приехала с материка. И вот подмечает Аркадьич, что она сидит перед полной миской с ухой какая-то грустная. В ухе все, как положено - голова чавычи, здоровая такая, вкусная-я-я... Аркадьич и так, и эдак, и ложку сливочного маслица ей в тарелочку подкладывает (это и правда, улучшает вкус ухи), и веточку лягустикума, а она ни в какую. Тогда Аркадьич осторожно интересуется, что мол, не так-то? А девушка и говорит: “Не могу-у-у, она на меня смо-о-о-трит…”
Голова чавычи в тарелке бухгалтера… Есть в этом что-то экзистенциально неправильное, но онтологически неизбежное… Конец процесса, который был начат несколько лет назад в этой реке, что невидимо шумит в ночи в 100 метрах от избушки. Эти огромные, сильные серебристые рыбины, отложили на дно несколько тысяч икринок и закопали выводковое гнездо мелкой галькой. Икра чавычи самая крупная среди лососей (до 7 мм), обладает тонкой оболочкой и насыщенным вкусом с небольшой горчинкой (это когда ее на бутерброд намазываешь, хотя я-то вообще красную икру не ем - аллергия…). Вода в реках Камчатки богата кислородом, а это и нужно для развития икры. Через несколько месяцев из икринок вылупятся мальки или, как их называют ихтиологи, смолты. Смолты через несколько месяцев, чуть-чуть увеличившись в размерах, начнут скатываться в море. Уже оформившиеся, маленькие серебристые копии будущих чавыч стайками двинутся вниз по реке к лиману и дальше в океан. А вот в океане чавыча ест все подряд - и других рыб, и кальмаров, и рачков, и планктон. Именно поэтому она нагуливается быстро, всего за 4-5 лет и снова возвращается в реку, мимо нашего Семячикского лимана, мимо ставного невода Володи Винника (это если повезет), мимо устья реки Шумной, вперед, вперед, на север, к реке Кроноцкой. А тут-то ее родимую и ждут лесники заповедника, ведь прилетели конторские тетки на инвентаризацию, наступила пора варить уху из рыбьих голов…
Так и попадает жирная глазастая голова этого прекрасного, крупного лосося в тарелку бухгалтера, чтобы здесь, так и не оставив потомства, исчезнуть навсегда. Может в этом и есть подлинная свобода? Какая в сущности разница, как именно стать ничем - погибнуть после нереста, раствориться в быстрой холодной реке или распасться на элементы в кишечнике молодой бухгалтерши? Может, последнее даже приятней?
PS
Мужики, давайте скинемся! Труженицам заповедника на памятник. Памятник мужеству женщин-исследователей Камчатки и просто тех безвестных героинь, которые делили с мужчинами их суровый северный быт. Да, может и плакали, и проклинали все на свете, свою бедную судьбинушку, что угораздила их потащиться за своими непутевыми, за своими романтиками в эту глушь. Хорошо бы поставить его на вершине какого-нибудь вулкана. В назидание потомкам - ну, не мучайте вы своих баб, не тащите их в свои заповедники. А то они потом до конца дней своих, как моя собственная жена, будут вспоминать это, как лучшие годы своей жизни.
Подробный, в красках, рецепт того, как стать счастливой, в заключительном выпуске.
Предупреждение: гендерно не толерантный текст! Ибо он воспевает женщину.
Мужики в заповедник шли, скажем так, не от хорошей жизни в стране победившего социализма. По крайней мере, не все. Кому-то некуда было больше деваться, кто-то по натуре был маргинал или интроверт, кто-то реализовывал внутреннюю эмиграцию, а кто-то свои романтические мечты о жизни в единении с природой - от них же первый есмь аз. Да и, собственно, кроме красивой природы, восходов, закатов и всего вот этого, заповедная жизнь ничего хорошего предложить человеку не могла - ни денег, ни карьерного роста, ни творческой реализации (хотя с последним можно поспорить - заповедный люд и стихи писал, и песни, и прекрасные фотографы взросли именно на заповедной фактуре, а уж какое литературное творчество цвело в дневниках лесников, вести которые вменялось им в служебные обязанности… Про это отдельная история…). Ну, еще, конечно… само собой, как же, забыл - сознание того, что делаешь хорошее, нужное, общественно полезное дело - это да… Это прям очень сильно мотивировало, особенно в 90-е годы - ходишь ты почти что без портков, в дырявых болотниках и рваной штормовке, зато с гордо поднятой головой - я на Камчатке природу охраняю, мать вашу! Во!
Но таких идеалистов было меньшинство, и они относительно быстро сбегали. Ну, лет-то через 10 уж точно. Романтика и идеалы быстро улетучивались в борьбе со всепоглощающим бытом. Вот этого было завались! Любитель романтики очень скоро превращался в циника. Ну, если твою беременную жену или тебя самого с больным зубом не могут две, три недели вывезти вертолетом в город ко врачу, куда они идут, эта романтика и эти идеалы? Правильно, вот туда…
Как жили? Народ жил в избушках. Да, это так и называлось - переходная избушка. Каркас из бруса обшивался досками и сверху рубероидом. Внутрь печка из полубочки от ГСМ (сварные появились много позже). Нары из досок, пара казенных спальников или матрасов. Маленькое окошко. В принципе, это все. Никакого вам утеплителя, про базальтовую вату и всякие там Изоверы тогда и не слышали. Пока топишь печку - тепло, перестал - через час в избушке как на улице. Но и то было прекрасно! Все ж не в палатке или вообще под кустом. Переходным избушкам можно посвятить целую оду - сколько народу они спасли в прямом смысле слова. БОльшая часть избушек ставилась на красивом месте, у реки, с хорошим обзором. Составить бы как-нибудь их каталог с фотографиями.
Кордон для постоянного проживания отличался немного более просторным домом и более капитальной кирпичной печкой, потому что в железную, при отсутствии утепления стен, уходили кубометры дров. Учитывая, что отрицательные температуры наступали в начале октября, а снег сходил в конце мая (это на побережье, а на горных кордонах, так и в июне), ну, вот и весь отопительный сезон - 8-9 месяцев в году.
Дрова, еда, тоска. Вот, собственно, и вся жизнь на кордоне. Не, ну за исключением вида из окна, понятное дело. Тут любая избушка давала сто очков вперед самому дорогому нынешнему пентхаусу. И вот зачем это женщине? Не пентхаус (это как раз понятно), а твоя избушка? Видом из окна она все равно не могла насладиться, потому что в основном примус в темных сенях разжигала. Но были, были такие отдельные жены декабристов. Которых примус испугать не мог. Причем в заповеднике они были всегда. Более того, открытию своей самой главной достопримечательности заповедник обязан именно женщине!
Про эту мужественную женщину-геолога и про драматические события открытия Долины гейзеров в апреле 1941 года написано немало. Личных встреч у нас с ней не было, если не считать того, что когда ей было уже 80 лет и она в 1999 г приехала из Канады в Долину гейзеров, я видел ее мельком, окруженную торжественно встречающими на вертолетной площадке. Поэтому повторять эту историю не буду. Татьяна Ивановна Устинова умерла в 2009 г и похоронена там, в Долине, на месте, где когда-то 70 лет назад стоял ее первый полевой лагерь.
Долина гейзеров настолько известна, что иногда заслоняет даже известность заповедника. Не раз приходилось читать такое: “Есть в Долине гейзеров Кроноцкий заповедник…”
В истории ее открытия поразительна не только личность первооткрывателя - хрупкой, но твердой и мужественной женщины - геолога заповедника - но и дата - апрель 1941 года. Дело даже не в том, что 41-й год у нас устойчиво ассоциируется с началом войны и всем, что сразу на людей тогда навалилось, а в том, что до середины 20 века еще были места, где не ступала нога человека - не в джунглях Южной Америки, не на острове Борнео, а вот тут у нас, можно сказать, под боком. Да не просто места, а целый каньон с гейзерами, грязевыми вулканчиками, каскадом водопадов, массивами гейзеритовых панцирей, кипящими котлами. Нам повезло - довелось побывать в Долине много раз - и весной, когда на первую траву туда приходят медведи, и летом, и осенью - когда от буйства природной палитры просто сносит голову. Так хотелось съездить туда еще и зимой с Андрюхой Шильниковым, но как-то не пришлось.
Так вот, о женщинах. Да, вы - мужики, вам хорошо, сбежали от трудностей социализации в тайгу и горы, сидите себе у окошка, на океан любуетесь, карабин чистите… А баба? Баба тебе в холодной воде носки постирай, бельишко твое на морозе развесь, примус, который ты, гад ленивый, месяц не чистил, разожги, бензин из 25-литровой канистры налей, дрова с холоду принеси, печку растопи, хлеб там испеки. Что говоришь? Мяса давай? Тушенка вон замерзшая в чулане, если росомаха еще не съела, открывай, ставь на печку.
А как ей мыться, ты подумал? А что ей в ватных штанах на охотничьих лыжах ходить не удобно, натирает, ты знал? А юбку она вообще одеть не может. Не потому что ее нет (хотя с заповедными зарплатами и это тоже...), а потому что либо холодно, либо комары. Не к вертолету же юбку одевать и марафет/маникюр наводить? А если тебе вдруг приспичило поработать и ты на неделю ушел в маршрут, то все это - дрова, еда, тоска - на нее одну наваливается. А ночью ей страшно, потому что тебя нет и карабин свой любимый ты унес с собой. А что-то царапается в дверь. Может и ветка, а может и нет. Вот у одного лесника два соболя в кладовке, например, жили. Соболя - это не страшно, а росомаха, которая в январе шибко голодная, и чует соленую рыбу в бочке у тебя в сарае, зверь-то вредный, настырный и крупный…
А поговорить? Ей же надо поговорить. Поговорить-то ей не с кем! Не с тобой же! Телефона нет, радиосвязь дважды в день, но там помехи такие, что не разговоришься. Новостей нет, модных журналов нет, телевизора нет, интернета нет (а это вообще что такое?)... И вот что ей, спрашивается, делать? Только тебя пилить - принеси и принеси дрова... Да дай же ты на закат полюбоваться, постылая!
Тоска для бабы - дело смертное. Затоскует декабрьским длинным вечером, особенно если пурга. У-у-у-у, бабья тоска злая, злее нашей. У нас-то, мужиков, что? Для тоски всего две причины: не то любовь безответная - тоскуешь по ей, сохнешь, не то жизнь не удалась. Ну, в смысле, глобально не удалась. Потому ты, собственно, тут вот на кордоне заповедном на закат и любуешься. Вот и все причины для мужской тоски. У них же не так. Пироги пригорели в печке - вот тебе и депрессия. Петля на кофточке спустила - вот тебе и тоска. Тогда ей перво-наперво дело нужно, ну, там, примус чистить, или скажем, шкуру выделывать. Вот у эвенов с этим проблем нет, всю дорогу их бабы - чумработница по ихнему, так в трудовой книжке и записано - шкуры выделывают. А как выделает, так сразу шьет что-нибудь, торбаса там или кухлянку, а как сошьет, так оленя обдирать зовут. Ох, и ловко они оленей обдирают, голыми руками на морозе, раз-раз ножичком, минут за 10 вдвоём всего распластывают. И никакой тоски, все при деле.
Летом-то проще, тут у ей занятие есть. Особенно, если погода хорошая. Нет, не пляж, не крем от загара. Хотя, и крем может пригодиться, если с утра до вечера. Огород имею в виду. С утра до вечера у нас там, правда, не получается - комары жрут и мошкА. МошкА хуже - она прям кусочки кожи выгрызает, кровь течет, губа распухнет, смотреть неприятно. Не всякая баба такое выдержит. Имею в виду не мошку, тут они привыкают, а что смотреть на нее тебе стало неприятно.
Дрова, еда, тоска… Еще электричество. В принципе, его нет, поэтому переживать на этот счет особо не стОит. Зато есть керосинка. Это уже технологии, это вам не лучина, поэтому керосин сливаем в 50-ти литровую флягу прямо из топливного бака прилетевшего вертолета. Это если вертолетчики знакомые, или у тебя рыба на обмен есть. Керосин авиационный, чистый, фитиль у лампы горит ярко. Хорошо, светло в избушке заповедной на пороге века 21-го!
Дрова, еда, тоска, электричество… А, еще вода. Если зимой, то особых проблем нет, даже если ты на неделю ушел - баба из снега ее натопит. Долго, правда, но у нее же времени вагон, телевизора-то нет. Хуже, когда ты дома. Ты в курсе, что ей минимум шесть ведер воды в сутки надо? Как лошади. Да не пить, а готовить. Посуду за тобой помыть, все такое. Посудомоечная машина? Не, не знаем… Еще не изобрели. А вода в реке. Или в озере. Потому что в океане она соленая. В ней мыло не мылится. А река-озеро, они замерзли, значит, прорубь надо делать. В смысле, тебе надо делать. Причем каждый день, потому что ночью она все равно замерзает. И уже оттуда воду таскать. Шесть ведер, это если ей твои грязные портянки после маршрута стирать не приспичило. Ну, а если приспичило, то и 10 ведер не хватит. И так каждый день. Ну, что, берешь бабу на кордон в заповедник?
Совсем другое дело, конторские. Конторские тетки, имеется в виду. Их было много - бухгалтерия, отдел снабжения, секретарши, библиотека, завскладом… На территорию заповедника они выезжали на так называемую инвентаризацию. Под инвентаризацией понимался глобальный сбор ягод и грибов. Ну, и рыбки немного. Ну, и от икорки не отказывались. С рыбкой надо было поаккуратнее, потому как Камчатрыбвод, несмотря на прекрасные отношения с заповедником (вроде одно дело делали, природу охраняли), спал и видел, как бы кого прищучить.
Теток вывозили либо в Жупаново, либо в Кроноки, к Николаю Аркадьичу Лимонову. Просто потому, что это были бывшие поселки с еще какими-то остатками инфраструктуры, неказистым, но жильем, и минимальными, но удобствами. Конторские к житью с керосиновыми лампами, были конечно, слабо приспособлены.
Поскольку у Аркадьича всегда все было в полном порядке с инвентаризацией, то теток быстро грузили на трактор и везли на Аэродром. Так назывался кордон, расположенный в излучине реки Кроноцкой километрах в 10 от ее устья на краю ровной и плоской как стол тундры. Здесь действительно когда-то во времена активных поисков нефти на реке Богачевке, был действующий аэродром.
Тогда на Аэродроме жила семья лесников - отставной военный моряк татарин Мунир Давлетбаев с женой и сынишкой, Ильчиком. Конторские тетки собирали на Аэродроме подосиновики и бруснику. Всего этого добра на кроноцких тундрах было навалом.
Конечно, конторских теток “подмазывали” - как ни крути, от них зависело многое - выплата зарплаты вовремя, правильный расчет северных надбавок, закупка качественных и недорогих продуктов, овощной осенний завоз - вовремя, а не когда картошка насквозь промерзнет, ожидая отправки на вертолетной площадке. Поэтому Аркадьич обслуживал их по первому разряду - селил в домики, кормил ухой из чавычи. Именно поэтому их и везли на Аэродром - Кроноцкая - одна из немногих рек заповедника, в которые шла чавыча.
А лучшая уха, как известно всем на Камчатке - из голов. В голове самый навар. У лосося там много хряща, который, развариваясь, дает густой бульон. В голове есть так называемые “щечки” - два симметричных мускула по бокам, которые двигают жаберными крышками. О-о-очень вкусные. В голове есть глаза - если вытащить глаз чавычи ложкой и снять верхнюю часть со склерой и хрусталиком, останется такая жирная масса с несколькими глазными мускулами. О-о-очень вкусная. Глаз надо обсасывать - дети любят. Дети эвенов, имеется в виду. Ну, и наши тоже привыкали. А куда денешься.
Вот с глазами и вышла незадача. Аркадьич же хотел как лучше, поэтому выбрал головы покрупнее. А среди конторских теток оказалось новенькая. Да не просто новенькая, а вообще не камчадалка - недавно приехала с материка. И вот подмечает Аркадьич, что она сидит перед полной миской с ухой какая-то грустная. В ухе все, как положено - голова чавычи, здоровая такая, вкусная-я-я... Аркадьич и так, и эдак, и ложку сливочного маслица ей в тарелочку подкладывает (это и правда, улучшает вкус ухи), и веточку лягустикума, а она ни в какую. Тогда Аркадьич осторожно интересуется, что мол, не так-то? А девушка и говорит: “Не могу-у-у, она на меня смо-о-о-трит…”
Голова чавычи в тарелке бухгалтера… Есть в этом что-то экзистенциально неправильное, но онтологически неизбежное… Конец процесса, который был начат несколько лет назад в этой реке, что невидимо шумит в ночи в 100 метрах от избушки. Эти огромные, сильные серебристые рыбины, отложили на дно несколько тысяч икринок и закопали выводковое гнездо мелкой галькой. Икра чавычи самая крупная среди лососей (до 7 мм), обладает тонкой оболочкой и насыщенным вкусом с небольшой горчинкой (это когда ее на бутерброд намазываешь, хотя я-то вообще красную икру не ем - аллергия…). Вода в реках Камчатки богата кислородом, а это и нужно для развития икры. Через несколько месяцев из икринок вылупятся мальки или, как их называют ихтиологи, смолты. Смолты через несколько месяцев, чуть-чуть увеличившись в размерах, начнут скатываться в море. Уже оформившиеся, маленькие серебристые копии будущих чавыч стайками двинутся вниз по реке к лиману и дальше в океан. А вот в океане чавыча ест все подряд - и других рыб, и кальмаров, и рачков, и планктон. Именно поэтому она нагуливается быстро, всего за 4-5 лет и снова возвращается в реку, мимо нашего Семячикского лимана, мимо ставного невода Володи Винника (это если повезет), мимо устья реки Шумной, вперед, вперед, на север, к реке Кроноцкой. А тут-то ее родимую и ждут лесники заповедника, ведь прилетели конторские тетки на инвентаризацию, наступила пора варить уху из рыбьих голов…
Так и попадает жирная глазастая голова этого прекрасного, крупного лосося в тарелку бухгалтера, чтобы здесь, так и не оставив потомства, исчезнуть навсегда. Может в этом и есть подлинная свобода? Какая в сущности разница, как именно стать ничем - погибнуть после нереста, раствориться в быстрой холодной реке или распасться на элементы в кишечнике молодой бухгалтерши? Может, последнее даже приятней?
PS
Мужики, давайте скинемся! Труженицам заповедника на памятник. Памятник мужеству женщин-исследователей Камчатки и просто тех безвестных героинь, которые делили с мужчинами их суровый северный быт. Да, может и плакали, и проклинали все на свете, свою бедную судьбинушку, что угораздила их потащиться за своими непутевыми, за своими романтиками в эту глушь. Хорошо бы поставить его на вершине какого-нибудь вулкана. В назидание потомкам - ну, не мучайте вы своих баб, не тащите их в свои заповедники. А то они потом до конца дней своих, как моя собственная жена, будут вспоминать это, как лучшие годы своей жизни.
Подробный, в красках, рецепт того, как стать счастливой, в заключительном выпуске.