В ночь, когда откроется...

Долгое время мне это никак не удавалось. Проникнуться звуком органа. Нет, так-то сам по себе он просто прекрасен. Хоралы, токкаты и фуги Баха и Бетховена – это очень мощно, эпично, порождает колоссальные образы, когда сидишь в партере Большого зала консерватории. Но вот когда орган звучит в храме… Наступает какая-то дисгармония. В моей голове. Не получалось совместить одно с другим. Наверное, для этого нужен был Рим.

Когда-то, в безвозвратно ушедшей жизни, довелось пожить некоторое время на одном из семи холмов Вечного города, на Авентине. Вокруг квартала, в котором мы обитали, в зелени апельсиновых деревьев и зарослях каприфоли, на берегу Тибра находилось сразу три монастыря и девять древних католических базилик. И все действующие. Так получалось, что почти каждый день мы заходили то в одну, то в другую, разглядывали богатый и непривычный для нас внутренний интерьер, сидели, слушали орган, если шла месса. И музыка католического храма все время звучала каким-то диссонансом, казалось, что она тут совершенно неуместна, не при деле. Впрочем, как и многочисленные скульптуры святых и кардиналов, яркие, реалистичные картины фресок стен, и особенно вычурность потолков католических храмов. Странно было, задрав голову, пялиться на херувимов во время «Кирие элейсон». Но взгляд невольно скользил по этим многочисленным фигурам в красивой одежде с тщательно прорисованными складками, по прекрасным пейзажам задних планов картин, розовощеким серафимам, силуэтам фантастических животных. Все это яркое разнообразие, в придачу с органом, мешало, отвлекало от нужного.

Однажды вечером случайно зашел в небольшую базилику, из которой с улицы через открытые резные деревянные двери слышались немного нестройные звуки органа. Сел на лавочку в глубине, уже в темноте. Мессы не было, просто какая-то азиатская девушка, видимо, репетировала на свободном от службы инструменте. Сбивалась, начинала снова, листала ноты, искала новую партитуру. Сидел, рассеянно слушал, смотрел на гаснущие в закатном солнце росписи. Не знаю до сих пор, что это была за музыка, чья… Но внезапно она зазвучала в пустом и гулком объеме храма торжественно и сильно. И в этот момент вдруг все сложилось – и непривычный для нашей традиции реализм росписей и скульптур, и высокопарное звучания органа. Под эту музыку картины на потолке вдруг словно ожили: складки одежд святых стали развеваться на ветру, фигуры задвигались, трава и листья деревьев зашевелились от дуновениея воздуха, животные встрепенулись и поглядели на меня живыми блестящими и влажными глазами. Все будто обрели плоть и куда-то дружно пошли. Белый единорог склонил благородную голову к прозрачным водам реки. Так состоялось открытие: фуги и токкаты воскресили краски росписей.

Иногда похожее ощущение преследует меня вечерами в музее. Когда уходит последний посетитель, и слабо освещенные залы погружаются в тишину, и даже звуки города за стенами здания словно становятся более приглушенными, возникает чувство, что тут еще кто-то есть, кто-то незримо присутствует и наблюдает за всеми нами. Все эти застывшие фигуры зверей и птиц, гадов и рыб словно излучают и передают тебе какое-то наэлектризованное напряжение. Напряжение ожидания. Ожидание чего? Не знаю. Наверное, им давно хочется выйти из витрин и размять лапы, выгнуть спину, зевнуть, раскрывая пасть и высовывая розовый язык, взмахнуть хвостом, встряхнуться всех телом, пошевелить длинными ушами, торжественно протрубить хоботом. Надоело им вот так стоять и смотреть изнутри на нас, весь день мельтешащих перед их глазами по ту сторону стекла и тычащих в них пальцами.

Может быть это и правда происходит по ночам, когда только грустный и одинокий ночной сторож с тусклым фонариком бродит по залам, проверяя, как спится белым медведям и леопардам? Кто их знает, этих ночных сторожей, они не ведут страницы в фейсбуке и надежно хранят свои самые сокровенные тайны.
Может быть и здесь, под сводами нашего старинного здания, архитектура залов которого очень напоминает полутьму строгих, древних католических базилик, неслышно зазвучит какой-нибудь еще никем не написанный хорал… Хорал позовет. И его зов может быть услышан. И с первых его нот начнётся открытие. Откроются витрины. Раздастся едва слышный шелест, неясные звуки понесутся со всех сторон. Перестук маленьких копыт. Шуршание множества ножек. Едва слышная поступь мягких лап. Шепот? Шелест? Что-то призрачное промелькнет в рассеянном свете в отражении стекол. Кто-то смотрит на тебя или показалось?