Перу. Золотой соль. Викунья
Un sol de oro – было написано на них: «Золотое солнце» по-испански.
Деньги не пахнут. Так говорят. А если нам кажется, что пахнут, то это запах ланолина – продукта окисления жиров и пота с наших ладоней и пальцев, которые трогают деньги. Пока монета переходит из рук в руки, из кармана в карман, из кошелька в кошелек, скользит по прилавкам магазинов и трясется в зеленых холщовых мешках инкассаторов, много всякой грязи наслаивается – что на аверсе, что на реверсе.
И, поскольку почти каждую нашу операцию по расставанию с кровно заработанными денежными знаками сопровождает душевное волнение, руки потеют, запечатлевая на деньгах влажные вещественные свидетельства наших эмоций. Раньше монеты даже пробовали на зуб – не поддельная ли – и оставляли следы своей слюны. Получается целый запаховый «букет»!
И, поскольку почти каждую нашу операцию по расставанию с кровно заработанными денежными знаками сопровождает душевное волнение, руки потеют, запечатлевая на деньгах влажные вещественные свидетельства наших эмоций. Раньше монеты даже пробовали на зуб – не поддельная ли – и оставляли следы своей слюны. Получается целый запаховый «букет»!
«Золотой соль»
Давно тут сидите. Много дней и людей без следа пронеслось мимо.
Считается, что и шерсть не пахнет. По крайней мере, настоящая. Ведь шерсть – это волосы, мертвое образование, чистый кератин – вещество без запаха. Чем им пахнуть, спрашивается?
Но эти мотки белой, серой, темно-коричневой шерсти из громоздкого югославского двустворчатого деревянного шкафа моего детства пахли. Они пахли тем, о чем поется в песне: «Никогда вы не найдете в наших северных лесах длиннохвостых ягуаров, броненосных черепах...». Шерсть перуанской викуньи, аккуратно смотанная мамой в небольшие клубки, пахла ветром путешествий, терпкой розовой солью и пылью пустынных каменистых плоскогорий Анд, сладковатым удовым привкусом диковинных деревьев и невиданных плодов, терпким и ядреным ароматом диких племен с луками и духовыми трубками, сочностью влажных зеленых гор, цибетином и мускусом диковинных диких животных. Тогда меня интересовали животные. Впрочем, как и сейчас.
А еще на дне коробки лежало несколько потемневших латунных монет в один перуанский соль. Un sol de oro – было написано на них: «Золотое солнце» по-испански. На монете была вычеканена викунья – небольшой дикий верблюд Южной Америки – один из символов Перу. Викунья знаменита своей мягкой, шелковистой тонкой шерстью, которая приносила в московскую малогабаритную квартиру запахи прибитой к берегу мутной реки древесины сандала и амбры, стручковой ванили и табака байя, нагретой на солнце кожи крокодила и нотки тростникового рома.
Но эти мотки белой, серой, темно-коричневой шерсти из громоздкого югославского двустворчатого деревянного шкафа моего детства пахли. Они пахли тем, о чем поется в песне: «Никогда вы не найдете в наших северных лесах длиннохвостых ягуаров, броненосных черепах...». Шерсть перуанской викуньи, аккуратно смотанная мамой в небольшие клубки, пахла ветром путешествий, терпкой розовой солью и пылью пустынных каменистых плоскогорий Анд, сладковатым удовым привкусом диковинных деревьев и невиданных плодов, терпким и ядреным ароматом диких племен с луками и духовыми трубками, сочностью влажных зеленых гор, цибетином и мускусом диковинных диких животных. Тогда меня интересовали животные. Впрочем, как и сейчас.
А еще на дне коробки лежало несколько потемневших латунных монет в один перуанский соль. Un sol de oro – было написано на них: «Золотое солнце» по-испански. На монете была вычеканена викунья – небольшой дикий верблюд Южной Америки – один из символов Перу. Викунья знаменита своей мягкой, шелковистой тонкой шерстью, которая приносила в московскую малогабаритную квартиру запахи прибитой к берегу мутной реки древесины сандала и амбры, стручковой ванили и табака байя, нагретой на солнце кожи крокодила и нотки тростникового рома.
Монеты, запахи и цветные мотки шерсти викуньи приехали в качестве сувениров из далекой заморской страны со странным названием. Родители–геологи были советскими специалистами, которые помогали братской южноамериканской стране строить 20-километровый тоннель сквозь Анды.
Полвека назад, в середине 70-х, Советский Союз на излете своей индустриальной мощи еще пыжился поворачивать вспять могучие реки. Кстати, ни одну так и не повернул, но десятки проектных институтов над этим напряженно работали. Не только великие сибирские реки собиралась повернуть могучая социалистическая держава. СССР и до Амазонки почти добрался. Всесильная организация под типично советским названием Ленгидропроект почти 10 лет проектировал каскад гидросооружений, который позволил бы перебросить часть вод притока Амазонки Уанкабамбы на засушливое тихоокеанское побережье. Проект назывался Ольмос, по имени небольшой речушки, уныло несущей свою скудную влагу сквозь не менее унылые холмы пустыни Сечура и соляные копи Салинас.
О том времени у меня и остались запаховые воспоминания. Шерсть викуньи пахла также как и монетки в один золотой соль с их рельефным изображением. Настолько рельефным, что поверхность денежки была заметно вогнутой, а силуэт животного реалистичным и объемным.
Монетки давали мне огромные преференции при меновых бартерных операциях в советской школе. В ходу было много легких никелевых денег стран соцлагеря – злотые Польши, пфеннинги ГДР, форинты Венгрии. Таких как мой соль с викуньей – таких не было ни у кого, хотя бы потому, что это был не простой соль, а золотой соль – он выпускался до 1985 года.
Но скоро рынок доморощенных советских нумизматов средней общеобразовательной школы на окраине Москвы насытился и спрос упал. Так у меня собрался федеральный резерв из этих бронзовых монет. Эти монеты в жестяной коробке из-под малинового монпансье времен брежневского застоя из нашего времени кажутся уже потертыми и потускневшими символами великих строек и свершений.
Монетки давали мне огромные преференции при меновых бартерных операциях в советской школе. В ходу было много легких никелевых денег стран соцлагеря – злотые Польши, пфеннинги ГДР, форинты Венгрии. Таких как мой соль с викуньей – таких не было ни у кого, хотя бы потому, что это был не простой соль, а золотой соль – он выпускался до 1985 года.
Но скоро рынок доморощенных советских нумизматов средней общеобразовательной школы на окраине Москвы насытился и спрос упал. Так у меня собрался федеральный резерв из этих бронзовых монет. Эти монеты в жестяной коробке из-под малинового монпансье времен брежневского застоя из нашего времени кажутся уже потертыми и потускневшими символами великих строек и свершений.
Проект Ольмос завершился успешно, только уже не нашими советскими специалистами. Воды Уанкабамбы текут вспять – орошают засолённые пустыни тихоокеанского побережья Перу.
Мама умерла 10 лет назад. Жестяная коробка с моим детским первоначальным капиталом так и пылится на старых деревянных антресолях. Иногда, скорее редко, я достаю её, вот как сейчас, беру моточки коричневой, черной и белой шерсти и вдыхаю этот палисандровый запах детства – золотой запас моей памяти.
Мама умерла 10 лет назад. Жестяная коробка с моим детским первоначальным капиталом так и пылится на старых деревянных антресолях. Иногда, скорее редко, я достаю её, вот как сейчас, беру моточки коричневой, черной и белой шерсти и вдыхаю этот палисандровый запах детства – золотой запас моей памяти.