Ирландия. Пенс. Заяц

Человек? Ха, очередной двуногий с ружжом, который через пять минут заблудится в трех сугробах, распутывая наши петли, двойки, тройки, сгоны, скидки, смётки.

Мороз? Пф-ф-ф, арктическому зайцу только разминка.

Волки? Скучная беготня для зайца-русака.

Лиса? Вообще легко…

Скрытность? Пожалуйста! Пока вы пялитесь в те кусты, в которых исчез заяц, он уже трижды обежал вокруг и сидит под сосной за вашей спиной, уши прижал — вуаля, «Найди меня, если сможешь!» — его девиз. А если и найдёте, заяц ка-а-к выскочит на вас, да ка-а-к… побежит от вас! Со скоростью до 70 километров в час.

Одиночество? О, да! Заяц — задумчивый интроверт. Кооперируются они только ради одного — чтобы продолжить род, а потом снова: «Прощай, дорогая, я ушёл грызть кору в соседний дачный поселок.»

«Безумный мартовский заяц» – это не романтика, а чистой воды беспредел с ушами. Самки не томно вздыхают — они лупят назойливых кавалеров лапами (а те лупят друг друга), будто отбивают котлеты для воскресного семейного обеда с тещей и свекровью одновременно. Возможно, проверяют – кто выживет, тот и годится в продолжатели рода ушастых и косых терминаторов. Так и закаляется заячий род в суровых битвах естественного отбора…

А если таки попался, и зайца настигли то ли волк, то ли беркут, то ли рысь (лиса, кстати, вообще редко зайцев ловит, вопреки мнению сказок), это еще не финал истории. Заяц будет бороться до конца – перевернется в воздухе и ка-а-ак даст по морде своими здоровенными, натренированными в постоянном беге от опасностей, задними лапами с приличными такими когтями. Может убить, вообще-то. Во всяком случае, покалечить, глаз выбить, например. Попробуй, выживи в тайге без глаза. Может, лучше ну его, ушастого, пусть грызет кору дачников дальше? Заяц – вовсе не легкая добыча для хищника, а сильная, ловкая и травмоопасная зверюга.

Материнство? Тут зайцы переплюнули даже самых занятых бизнес-леди. Родила — покормила пару раз — слиняла. Ну то есть не слиняла, линька дважды в год со сменой цвета шубы – это само собой, а смылась. Слилась, короче. «Зумеры, вы тут как-нибудь сами держитесь, у меня дедлайн по проекту!» Через месяц зайчата уже самостоятельные бойцы, а мамаша тем временем уже готовит новую партию на выход. Эволюция наградила зайцев не только скоростью, но и талантом к многозадачности.

И вот смотрю я на этого замершего в настороженной позе, прижавшего уши к спине зайца на легкой никелевой монетке крошечной страны и почему-то вспоминается мне советский фильм с Юрием Никулиным в главной роли – «Бриллиантовая рука». Почему я его вспомнил…? А! Там же есть песенка про зайцев, которая по сценарию называется «Песня простого советского человека». И хотя она про далекую эсэсэсэровскую действительность, но зачем-то этот ресторанный мотивчик не идет из головы.

Ну вот то есть зайцы… Ночью. В самый страшный час (а какой именно, кстати, САМЫЙ страшный?). Косят. Или косЯт? Волшебную. Траву. С неоднозначной коннотацией названия. Это какой-то древний языческий перфоманс у них там, среди дубов-колдунов и болотных теней что ли состоялся? И все это в советском фильме про настоящие, традиционные социалистические ценности?! В стране, где главный друг человека – управдом?

Причем сами авторы песенки так до конца и не раскололись, и не раскрыли те символы, которые они в ней зашифровали. Может и никаких… Зато открыли нам свободу интерпретации этих смыслов, даже если они и не планировались изначально.

Название волшебной травы, которую косят зайцы в песенке, с одной стороны, отсылает к сленговому выражению «трындеть» – молоть чепуху, болтать, а не мешки ворочать, то есть не заниматься общественно полезным производительным трудом. С другой стороны – к идиоме «трын-трава» – всё равно, безразлично, по барабану, фиолетово, до лампочки... Но в песне «трын-трава» становится волшебным пропуском, а её кошение – инициацией, обязательным условием превращения зайца во льва. Тут двойственность: с одной стороны, трава символизирует бессмысленный, навязанный сверху труд – «косить» – имитировать деятельность, с другой — это единственно возможный социальный лифт.

Зайцы — метафора «простого» советского человека, вынужденного «косить под систему». Их усилия отражают повседневное преодоление абсурда: формальное выполнение и перевыполнение липовых планов, участие в субботниках и политинфомациях, членство в единственной коммунистической партии. Лев же — символ власти, силы, но и стадности – в природе они живут прайдами. Превращение во «льва» — не обретение идентичности, не становление и развитие личности, а растворение в коллективе, где личное заменяется и порабощается общественным. Ирония в том, что «заяц», став «львом», теряет себя, но получает одобрение системы.

«Волшебство» трын-травы — намёк на миф о «светлом будущем», ради которого стоит терпеть неудобства. Как в сказках, где герой проходит бессмысленные испытания, советский человек должен слепо верить в ритуалы системы. Но финальное превращение во льва — не награда героя, а смена ярлыка: ты не вырос, а просто встроился в иерархию, где внешние атрибуты («грива») важнее внутренней сути.

Фильм снят в 1968 году, в эпоху, когда разочарование в коммунистических идеалах стало массовым. Песня-притча — скрытая насмешка над социалистическими догмами и советской системой. Авторы фильма и песни показывают: чтобы выжить, приходится играть по нелепым правилам, но «львом» в такой системе становится не мудрец и храбрец, а тот, кто лучше притворяется. Уродливый гибрид зайца и льва, который подчиняясь абсурду, и сам становится оксюмороном, теряет индивидуальность, но обретает видимость успеха в глазах коллективного советского бессознательного. Это история не о торжестве преображающего труда, а о мимикрии под систему.

А вот «заяц», не прогибающийся под систему, устоявший и сохранивший, несмотря ни на что, вопреки своим внутренним страхам и внешнему давлению системы – «волкам и совам» – свою личностную свободу, становится главным героем-трикстером, который в итоге систему побеждает. Хотя такого героя в фильме и нет.