Ушастый пожиратель голубых скорпионов

Жизнь в пустыне была так прекрасна! Когда все были вместе…
Как весело было просыпаться на заходе солнца, когда оно огромным багровым диском в дрожащем мареве нагретых за день песков садилось за горизонт, куда-то за далекое, далекое море, которого она ни разу не видела, но так хотела туда когда-нибудь попасть. Они дружной ватагой вылезали из норы под огромной акацией. Потягивались, зевали, показывая длинные розовые языки и острые белые зубки. Начиналась вечерняя возня детенышей в пыли: таскали друг друга за длинные уши, играли косточками и обрывками шкурок, панцирями черепах, иссохшими крылышками пустынных птиц - остатками своей добычи, которые во множестве валялись вокруг их логова, большого семейного логова пустынных лисиц. В этой огромной сложной норе со множеством отнорков жило большое семейство фенеков - братья, сестры, племянники, тетки, дальние родственники. Всего около пятнадцати зверьков.

А ночь?! Ночь в пустыне… Нет ничего прекраснее этого прозрачного, бесконечного, бездонного и такого близкого черного южного неба. Казалось, эта чернота – абсолютный эталон отсутствия какого-либо цвета и света, если бы не звезды, такие низкие и яркие, что, казалось, можно достать до них лапами, подпрыгнув с гребня высокого бархана.
Иногда, когда охота была удачной и больше не надо было рыскать в поисках саранчи, ящериц и скорпионов среди скал и бедной растительности, она выходила на край каньона, в котором они обитали. Садилась на вершине большого красного валуна и, потихоньку отпивая терпкое вино из бокала, смотрела на эти звезды. Они словно разговаривали с ней, мерцая в мареве остывающей ночью пустыни. Звали в неведомые края, обещали какие-то новые встречи, с другими, незнакомыми фенеками, которые живут где-то далеко, может быть за соседним барханом. Она любила эти минуты уединения, в общей шумной норе так редко удавалось побыть в созерцательном одиночестве. Тем более, что этой весной случилось прибавление потомства у двоюродной тетушки и по всем отноркам сновали, путаясь под лапами, маленькие пушистые фенекята (фенекийцы?).

Поиграв вместе с племянниками хвостом тушканчика, оставшегося от вчерашней охоты, она уходила в пустыню. Тут каждый выбирал свой путь. Она любила не торопясь идти по этим мягким барханам, аккуратно и грациозно ставя пушистые лапки в идеально прямую строчку следов. У нее были свои заветные излюбленные тропы, словно знакомые переулки с давно забытыми названиями в огромном городе. Её целью был небольшой оазис Вади Файран в нескольких километрах от их норы в верховьях одноименного ущелья. В мутноватой воде водилась мелкая прогонистая рыбёшка наподобие корюшки. Никто из их многочисленной шумной семьи не любил эту рыбку так, как она. Если притаиться на берегу, поросшем густым тростником, то можно, внезапно прыгнув на мелководье, схватить рыбу острыми зубками. Но она не торопилась ее сразу съесть. Конечно, от сочной мякоти больше пользы, да и вода в пустыне дефицит, но слегка подвяленная на белом песке рыбка была гораздо вкуснее.

Еще одним ее гастрономическим предпочтением были голубые скорпионы. Вернее, так-то они были темно-бурыми или коричневыми, а некоторые, так почти черными. Но она видела их голубыми на сером ночном песке пустыни – скорпионы светились бледно-синим цветом в слабом ультрафиолете. А ее глаза были приспособлены различать эту часть спектра. Поэтому охота на скорпионов была легким и увлекательным занятием: они, словно беспомощные бледные голубые медузы, выброшенные на берег прибоем, не имели шанса скрыться от нее. Хруст панциря мясистого скорпиона был самым прекрасным звуком на свете. Ну, не считая, конечно, хруста косточек подвяленной рыбки из вод оазиса.

Но сегодня, сегодня все было не так, как всегда...
Она не могла вернуться в родную нору… Теперь она стала чужой и пустой. С вершины бархана она смотрела на свое разоренное гнездо.

Гигантская зубчатая чёрная тень горы Джабал-Сербаль, словно гребень на спине огромного страшного дракона, восстающего от тысячелетней спячки, покрывала узкую долину Вади Фейран, поглощая в мрачной тьме пальмы и тростники оазиса, убогие домики бедуинов, остатки старых монастырских стен, уже почти занесенных песками пустыни, родную нору под старой акацией.

Она вздрогнула, вскочила на все свои четыре изящные лапки и отряхнулась, словно сбрасывая с себя все наваждение ужасной прошлой ночи. Пора было начинать собственную, самостоятельную жизнь. Она осталась одна, больше ничто не связывало ее с этими дикими местами, и ее взгляд устремился на запад, туда, где край заходящего солнца медленно скрывался за невидимой линией далекого моря. На небе, низко над горизонтом была видна первая яркая звезда – Альфа созвездия Большого пса. Но ей уже было не до звездного неба пустыни, все это оставалось где-то далеко позади, в туманном прошлом, словно внезапно налетевший хамсин засыпал мелким песком забвения развалины ее воспоминаний.
Впереди ее ждала неизвестность. Ветер высушил последнюю влагу в уголках ее глаз. Она оттолкнулась от песка бархана и прижав ушки, побежала вперед, по руслу сухого ручья…