Воскресное утро. 50 километров от Москвы. Лыжи. Зимний лес. Тишина. Только в вершинах елей едва слышно переливаются маленькие хрустальные колокольчики – это желтоголовые…
Звонит телефон. Не охота брать. Наверное опять гардеробщицы поругались с охранником. Смотрю на номер. Придется ответить – коллега из Питера, человек хороший, директор ООПТ.
– Привет, что случилось?
– Слушай, выручай! Затащили на встречу губера с детьми на экологическом празднике. Надо что-то сказать про ваше биологическое разнообразие и зачем его изучать. Ты же теперь типа блохер – давай, прокачай скилы – уложишься в пять минут? А, да, привет! А тебе удобно сейчас говорить?
– Конечно могу, только с горки съеду, сяду на пенёк и попробую в биологическое разнообразие.

– Так, смотри. Вот подмосковный зимний лес. Что видит и слышит в нём среднестатистический москвич? Примерно ничего. Ёлки, снег, тишина, лыжня. Этот лес для него мертв. Пуст и безмолвен.
Что ощущает – слышит и видит – научный сотрудник Зоологического музея МГУ? Этот лес для него полон жизни.
Вот, в вершинах елей едва слышно переливаются маленькие хрустальные колокольчики – это кормится парочка желтоголовых корольков. Вот, постоянно попискивая, шуршит по стволу ели снизу вверх пищуха – птичка, похожая на мышку. Вдалеке послышался протяжный тягучий крик дятла желны. Каркнул ворон, сложил крылья и нырнул в чащу леса. Синицы, снегири, сойки, свиристели…
А что на земле, вернее на снегу? Вот строчка малюсеньких следов с отпечатком хвостика посередине – мышь пробежала, спасаясь от горностая. А вот и следы самого горностая, пересекают беличьи. Редкость, но встречается – лунка, в которой ночевал рябчик. Горностай забежал понюхать на всякий случай. Да кого только нет тут кругом!
А дальше вытягиваются из памяти цепочки знания, у кого какие – чем птички эти и зверушки (а мы еще зимующих насекомых даже не ковырнули) отличаются друг от друга, какой у кого голосок, какая позывка. Да где и как живут, чем питаются, почему зимовать в Африку не улетели… Бесконечная лента, листай и листай. Обычно люди ничего этого не видят, не замечают. Окружающий мир для них пуст, скучен и нем.

Насколько разная картина оказывается у двух обычных людей – обыватель и зоолог (а это специалист по биоразнообразию, в том числе): мертвый лес и лес живой. Что интереснее, что прикольнее, что богаче, круче, в конце концов?
Смотри дальше.
Если бы древние охотники – наши предки – не разбирались в биологическом разнообразии, то быстро пошли бы на корм пещерному медведю или льву. Что такое знание биоразнообразия в дикие доисторические времена? Это знание о том, кто тебя может скушать, и знание о том, кого ты можешь безопасно скушать. И как определить по засохшему помету, давно ли в этой пещере ночевал саблезубый тигр и можно ли тут нам самим, древним людям, безопасно разместиться. Древних людей спасало это знание, а мы его уже растеряли, только у зоологов и осталось.
Хотя, возможно, у зоологов лучше развиты древние базовые инстинкты. Наверное, тут тоже естественный отбор поработал, привёл нас в такую специальность.

– О, отлично, это то, что надо! Там как раз после меня будет выступать докладчик про зимние птичьи кормушки в парке на Елагином острове. Всё, спасибо, выручил! Чмоки-чмоки!
– Стой, погоди! Ещё ничего не сказал о том, что вообще-то мы животных едим миллионами тонн ежегодно, что они нас жалят, кусают, паразитируют в нас и на нас, переносят опасные инфекции… А кошечки, а собачки… это всё тоже про биоразнообразие…
– Всё, пора бежать!
– Постой, про суслика ещё! Вот суслик. Или крыса. Мелкое невзрачное животное. Но на сусликах и крысах живут блохи. А блохи переносят чуму. В 14 веке от чумы умерло 60 процентов населения Европы. А почему? А потому что средневековые люди не изучали биоразнообразие! Знали бы про сусликов и блох – глядишь, вся история Европы пошла бы по-другому. Алё…

Короткие гудки в трубке…

Берегите себя! Если помет медведя у входа еще теплый и мягкий на ощупь, лучше не заходить в эту пещеру.